a A
Закрыть

Наполеон2. ПРОЛОГ или четыре нелегких разговора, и что из этого вышло

Купить книгу
Наполеон<sup>2</sup>

Игорь Пронин

Наполеон2

Книга вторая
Стать Богом



ПРОЛОГ

или четыре нелегких разговора, и что из этого вышло

1

Париж, февраль 1798 года

В кабинете всесильного Поля Барраса уже не раз решалась судьба Франции. Иногда будущее Республики определялось во время тихих разговоров, иногда — бурных споров, но чаще всего лишь одинокими размышлениями хозяина. Баррас терпеть не мог демократии ни в каком виде, хотя сам себе немного стеснялся в этом признаться. Когда-то революция захватила его, но прошли годы... Власть меняет людей. Баррасу стал противен шумный, непослушный Конвент. Даже созданная Директория, в которой он естественным образом стал лидером, теперь уже не казалась удобным орудием управления. И ладно бы еще Директория! Угроза военного переворота, висевшая над Республикой, а значит, и над Баррасом, с первого дня, опять вышла на первый план.

«Чертов выскочка! — думал Баррас, мелкими глотками потягивая коньяк. — И без него хватало головной боли со стороны наших горе-генералов, которые только и умеют, что воровать да губить солдат. Но этого оказалось мало! Пришла беда, откуда не ждали: корсиканский коротышка с бандой оборванцев разбил всех, даже австрийцев, и ограбил Италию сильнее, чем Аттила! Чертовы австрийцы! Как дошло до дела...»

Самовлюбленный, давно переставший оценивать собственные поступки с точки зрения морали — мораль не для Поля Барраса! — лидер Республики и не заметил, что мысленно желает гибели и Наполеону, и славящим его солдатам, и даже Республике. Зачем нужна Республика, которая еще недавно с восторгом выкрикивала его имя, а теперь готова на колени встать перед Бонапартом.

— Новое увлечение! — уже вслух прошипел Баррас, снова наполняя бокал. — Солдаты и горожане, буржуа и санкюлоты, шлюхи и дамы высшего света — все в восторге от Бонапарта! Да еще этот Колиньи... Крутится рядом с генералом, помогает связями в деловых кругах. Еще немного, и Ротшильды сблизятся с Бонапартом, а какую игру они ведут, никто не понимает. Чертов Колиньи! Друзья они с Бонапартом, или враги?

В дверь негромко, но очень веско постучали. Баррас выкрикнул позволение войти, и в кабинет вошел Колиньи. Человек без чина и звания, но сыгравший огромную роль в победоносной Итальянской кампании. Человек, которого, по слухам, Бонапарт клялся повесить, как только найдет. Но в Париж они вернулись вместе, ничем не выдавая вражды.

— Я не отвлек вас от чего-либо чрезвычайно важного? — Колиньи угодливо улыбался, но дверь за собой притворил вполне по-хозяйски. — О, великие времена! Судьбы Европы и всего мира решаются здесь, в здании Конвента!

— Я бы не был в этом уж слишком уверен! — хмурый Баррас жестом пригласил Колиньи присесть. — Коньяк? Или вы, как всегда, на минутку, бумаги подписать?

— Разве не приятные я вам приношу бумаги? — Колиньи так же, жестом, от коньяка отказался. — Трофеи продолжают поступать! Казна полнится.

— И не только государственная казна! — съязвил Директор. — Генералы бросают северные армии на Рейне, чтобы напроситься в гости к вашему Бонапарту. Тоже хотят увешать стены своих домов картинами итальянских мастеров. Из нашей южной армии только рядовые солдаты еще не озолотились, но мошну и они набили как следует.

— И солдаты, и офицеры, и генералы — все проявили доблесть, которой я был свидетелем! — Колиньи вальяжно закинул ногу на ногу и ослепительно улыбнулся Баррасу. — Конечно, мне немного жаль своей родины. Вы ведь наверняка знаете от своих шпионов, что при рождении я получил другую фамилию? Но, надо признать, на полуострове давно надо было навести порядок. Я рад, что эта честь выпала французскому народу, народу Революции! Генерал Бонапарт позаботился об установлении в Италии республиканских порядков, что, несомненно, в скором времени приведет к благосостоянию моих бывших соотечественников.

— О чем только не позаботился ваш Бонапарт! Успевает везде, что твой Юлий Цезарь. Вернулся в Париж, и вот уже никого, кроме него, не видно и не слышно. Всюду только ваш Бонапарт, во всех делах!

— Вы в третий раз назвали его моим, — заметил Колиньи. — Но на каком основании? Бонапарт принадлежит только себе и Франции. Он великий человек!

— Да бросьте, он вас не слышит! — Баррас встал и раздраженно прошелся по кабинету, разминая затекшие ноги. — Великий, великий... Я знаю, что ему просто несказанно повезло несколько раз. Военная фортуна, не более! И к солдатам он умеет найти подход. И, как я понимаю, не без вашей помощи!

Это прозвучало почти как обвинение, и Колиньи удивленно поднял брови, но Баррас этого не заметил. Чуть помедлив, он махнул рукой и снова наполнил рюмку. От вспышки гнева сердце застучало быстрее, и выпитая залпом рюмка на минуту опьянила его.

— Какого черта вы сидите тут с таким невинным видом, Колиньи?! — почти закричал Баррас. — Вы прекрасно помните, о чем мы говорили здесь, когда решили отослать слишком ретивого генерала на юг! Вы лично сообщали мне, что южная армия в плачевном состоянии, солдаты сидят без сапог и продают ружья!

— Так оно и было. — Кивнул гость с невозмутимым видом. — Согласитесь, в революционной Франции позорно много воруют. Прямо начиная с самого верха. Но я почувствовал в Бонапарте нечто особенное, и помог ему своими личными средствами.

— И откуда они у вас только взялись, такие средства?!

— Оттуда же, откуда и у вас! — все с тем же спокойствием парировал Колиньи. — Да полно вам, мсье Баррас. Что было, то было. В конце концов, если бы не ошеломительный успех Наполеона, Республики могло бы уже и не быть. Войска на Рейне, в которые свои личные средства вложили вы, — тут итальянец позволил себе довольно нахальную усмешку, — потерпели бы полный крах, если бы Австрия сумела послать в Германию подкрепления. Мой друг Наполеон — спаситель нации. А не будь Республики, вы были бы первым кандидатом на гильотину. Бегство же для вас совершенно невозможно, мсье Баррас. И личность вы чересчур известная, и присматривают за вами некоторые влиятельные особы.

Усилием воли, потушив вспышку гнева, Баррас снова налил себе. Из-за проклятого корсиканца он стал много пить. Честолюбие всегда было его слабым местом. Колиньи же сейчас напомнил Баррасу то, о чем он предпочел бы забыть: неудавшуюся попытку бегства, когда таинственный мсье Дюпон и русский посланник Штольц унизили его, схватив в последний момент за шиворот, словно сорванца какого-то. Лидер Директории, самый могущественный человек во Франции, тогда всерьез испугался, и не мог простить этого ни мертвому уже Штольцу, ни исчезнувшему Дюпону, ни каким-то образом замешанному в той истории Колиньи. Странные, волшебные предметы... Баррас боялся их, чувствуя, что в этой игре ставки даже выше, чем в европейской политике. По натуре, не будучи трусом, он все чаще уединялся с бутылкой и топил в коньяке липкий, непривычный страх.

— К слову о влиятельных особах... — Баррас вернулся в кресло. — Не относится ли к их числу и наш молодой гений, генерал Бонапарт? Может, это и не мое дело, но вся эта история с Жозефиной... Я знаю, что вы дали ей фигурку Кролика.

— Я? — Колиньи беспечно пожал плечами. — Может быть, и я. Это было давно, все тысячу раз переменилось. Жозефина теперь принадлежит Бонапарту. Я счастлив, что вы не совершили никаких глупостей в этом отношении. Что же до самого генерала, то да, теперь он весьма влиятельная особа. Все переменилось. И в связи с этим, у меня есть к вам дело, или, точнее, вопрос. Теперь, когда заключен мир почти со всеми врагами, и лишь Британия не смирилась со славой французского оружия, что собирается предпринять Директория?

«А все же ты работаешь на англичан! — ворчливо подумал Баррас. — Я с самого начала это подозревал. Ротшильды те же... Связи, коммерция... Сукно! Вопрос лишь в том, только ли на англичан ты трудишься, знают ли они о других твоих хозяевах, что это за хозяева, и в каких ты отношениях с Бонапартом. Нет, это не вопрос, это гроздь вопросов, на которые ты не станешь мне отвечать, будь ты проклят!»

— После заключения мира с восточными врагами, то есть с Веной и Санкт-Петербургом, Республика может сосредоточить все силы на борьбе с Англией, — вслух сказал он. — Это непросто, их флот в настоящее время значительно сильнее нашего, но теперь у Франции развязаны руки и недалек тот час, когда британский лев лишится своей славы. Мы рассматриваем возможность атаки как на колонии Британии в Вест-Индии, так и...

При слове «лев» у Колиньи блеснули глаза, и весь он подался вперед, будто намереваясь услышать от Барраса нечто важное. Директор осекся. Спустя секунду черты лица странного коммерсанта разгладились и он усмехнулся.

— Простите, мсье Баррас, мне показалось, будто вы сказали... Неважно, я устал сегодня! Наш генерал Бонапарт сам неутомим, словно Пчела, и других умеет загрузить работой по горло.

Колиньи замолчал, в упор, рассматривая Барраса, но тот выдержал взгляд. Он совершенно не понимал, куда клонит этот авантюрист.

— Да, так вы говорили про возможную атаку на Вест-Индию... — Колиньи сложил руки на коленях и мягко улыбнулся. — Вы бы еще про Ост-Индию вспомнили. Адмирал Нельсон будет просто счастлив, встретиться с французским флотом в океане и утопить его вместе со всей армией и пушками. Он, знаете ли, может. Да и мало ли поражений уже имели французы в Вест-Индии? Нет, вы не пошлете туда армию. Даже чтобы убрать Бонапарта из Парижа.

— Я не решаю, куда посылать армии! — хмуро отозвался Баррас. — Это решают все члены Директории, а потом утверждает Конвент.

— Я знаю! — отмахнулся Колиньи. — Что вам надо, то Конвент и утвердит. По крайней мере, пока Бонапарт не решит иначе, да? Или пока наш друг не набрал еще достаточно сил? Вот что, Баррас, есть еще один вариант, который вы не могли не рассматривать.

— Атаковать английские колонии в Вест-Индии с суши? — Баррас поморщился. — Это невозможно. Да, магараджи обещают нам помочь, они ненавидят англичан, но мы едва-едва заключили мир с Австрией и Россией! Они не пропустят нас через свою территорию. Остаются турки, но они...

— Хватит молоть чушь! — повысил голос Колиньи. — Ирландия!

Баррас допил коньяк и поставил бокал на стол. Он, намеренно не упомянул о плане высадки французских войск в Ирландии, считавшимся особо секретным. Конечно, не от таких пройдох, как Колиньи. План был, пожалуй, наиболее самоубийственным. Местное население, безусловно, поддержит французов в первое время, но Лондон не простит такой выходки. Острова святы для англичан, это их и только их вотчина. Добравшись до Вест-Индии, даже потеряв по дороге армию, Наполеон мог бы еще вернуться во Францию — хоть через весь континент, переплыв на каноэ Тихий океан и проехав потом всю заснеженную Россию. Но из Ирландии ему возврата не будет, англичане лучше потеряют обе Индии, чем «зеленый остров». Даже если Бонапарт останется жив, он сгниет в английской тюрьме.

— Очень рискованно, — проговорил Директор. — Англичане пристально следят за нашим западным побережьем, и хотя Бонапарт провел там ряд успешных подготовительных операций — это очень рискованно. Не оторвавшись от кораблей Нельсона, мы не имеем шансов. Можно тайно создать флот в Марселе, — Баррас решился выдать этот секрет, уж очень было интересно, чего хочет Колиньи. — Можно попробовать создать флот в Марселе, но Нельсон легко перекроет Гибралтар, и тогда бой придется принимать там, в проливе, хорошо знакомом англичанам.

— Да, но если бы мы смогли обмануть Нельсона, заставить его отвести корабли от пролива и проскользнуть, он уже не смог бы догнать эскадру. Ветра в это время года нам благоприятствуют, если не мешкать, конечно. Я говорил об этом с Бонапартом, он обещал подумать.

— Мне симпатичен ваш план, — Баррас машинально потянулся к бокалу, но отдернул руку. Не время пить, принимается очень важное для него решение. — Но я так понимаю, что в этом плане заинтересованы...

— Вы! — Колиньи встал и навис над Директором. — Вы заинтересованы, Баррас, а еще некоторые очень влиятельные особы! И вы сделаете так, что Конвент примет соответствующее решение. А я сделаю так, что эскадра пройдет Гибралтар!

— Если войска погибнут там, едва отплыв от наших берегов — меня сметут, — мрачно заметил Баррас. — И вы знаете, что это означает в теперешней Франции.

— Я полагаю, вам найдется теплое местечко у тех, кто сегодня похож на врага, а завтра станет лучшим другом!

Колиньи вышел, а Баррас схватил бокал и жадно понюхал. Пить нельзя! Надо все обдумать.

— Зачем, зачем англичанам нужно, чтобы Бонапарт прямо с армией явился в Ирландию? — пробормотал он. — Они этого хотят, или какие-то «влиятельные особы»?.. Во что ты ввязался, Поль? Где тебя похоронят?

Раскланиваясь с многочисленными знакомыми, Колиньи покинул здание Конвента и с преувеличенной бодростью зашагал по улице. Ему нужно было немного пройтись пешком, чтобы успокоить стучащее сердце. Он тоже боялся, смертельно боялся. И было что-то еще, в чем охотник за предметами боялся признаться сам себе. Неужели ему было стыдно? Колиньи предавал не раз и не два, работа шпиона не позволяет жить иначе. Но даже у итальянских наемных убийц существует свой древний кодекс чести.

«Он стал мне дорог... — Колиньи надвинул шляпу на глаза, зорко вглядываясь в лица прохожих. Теперь удара можно ждать в любой момент. Но он уже забыл, когда жил иначе. Всерьез тревожило другое. — Проклятый предмет! Наверняка, это его воздействие. Лев... А может быть, Пчела? Главное, чтобы не Кролик, ха-ха. Не смешно, Джакопо, не смешно. Только бы все получилось. Пусть они затравят его как зверя в Ирландии, пусть Нельсон или кто-то другой получат своего Льва. Ради этого предмета они не то, что ирландцев вырежут всех до единого, они и англичан отправят вслед за ними! Ну и пусть, я устал играть с Наполеоном. Он хитрее меня, видит насквозь, и рано или поздно насадит на штыки своих гренадеров, как бабочку на булавки. Леопард не спасет от роты солдат».

Рука сама собой потянулась к груди и нащупала сквозь сюртук фигурку Леопарда, висящую на груди. Он спас Колиньи в Италии, как спасал много раз. Там Бонапарт вспылил. Вспылил, как обычный корсиканец — южная кровь! Но за гневом горца стояла армия, беспрекословно подчинившаяся ему, обладателю Льва. Колиньи тоже вышел из себя, думал, что как более опытный игрок сможет поставить зарвавшегося молодого генерала на место — да что Наполеон, по сути, знает о предметах? Только то, что рассказал ему Колиньи. Некстати подвернулась эта парочка: Джина Бочетти, влюбившаяся в Бонапарта как кошка, и безумный русский мститель, фамилию которого авантюрист уже позабыл. Главное, что беспредметник покинул Европу, скрылся где-то в русских лесах. А вот Бочетти пришлось вывести из игры навсегда. Кошки снова заскребли на сердце: Джина не была для Колиньи просто любовницей.

«Старею? Становлюсь сентиментальным? — он, поправляя шляпу, огляделся, и, не заметив никого подозрительного, свернул в тихий дворик. — Все проклятое одиночество! Никому нельзя доверять. Наполеон простил меня и извинился. Мне было приятно, черт возьми! Приятно, хотя я понимал: он лишь хочет узнать о предметах больше. Хладнокровный игрок, когда не впадает в гнев. Он не торопится убирать фигуры с доски, ему интересно закрутить интригу так, чтобы запутать всех, а в конце партии изящно поставить мат. В тот миг, когда никто, кроме него не понимает, что уже конец! И мне симпатичен этот человек. Что ж, за это ты поплатишься, Наполеоне — ничего, что я по-нашему, по-итальянски? Не любит, когда ему напоминают о происхождении. Гневается! И даже не знает, почему так часто стал впадать в гнев. Но предметы не слишком полезны для здоровья, мой друг Наполеоне».

Он вышел на соседнюю улицу, прошел по ней еще с минуту, после чего его догнал экипаж. Дверца отворилась и Колиньи на ходу впрыгнул в карету с зашторенными окошками.

— Как прошел разговор с Баррасом? — вместо приветствия спросил его по-английски пожилой человек, закутанный в кашне по глаза.

— Как я и предполагал, он согласен. С Баррасом главное не темнить — тогда он думает, что его хотят надуть, и сам начинает обманывать.

— Он знает, что мы заманиваем Бонапарта на острова, чтобы Лев не достался ни русским, ни австрийцам? — в голосе незнакомца послышалось недовольство.

— Он ничего не знает о Льве, — успокоил его Колиньи. — Знает о Кролике, так уж вышло. Но это пустяки. Я, кстати, пообещал ему теплое местечко в Англии, когда здесь все будет кончено с революцией.

— Мне бы их заботы... — пробормотал старик. — Теплые места, революции, страны и государства... Только уж будьте любезны, Колиньи: и Бонапарт, и его предмет должны быть на кораблях. Иначе мы зря пожертвуем фигурой адмирала Нельсона как политика, да еще получим бойню под носом. Ради Льва мы готовы на многое, но если Лев останется во Франции... О вас больше никто никогда не вспомнит, вы это понимаете? Ни могилы, ни даже тела. Через месяц или через год, но...

— Я понимаю! — обладатель Леопарда не любил, когда ему угрожали, хотя и понимал, насколько угрозы старика реальны. — Бонапарт не отправит армию без себя. Он не верит в способность других генералов самостоятельно командовать, а главное, устроить содержание армии вне Франции. Тут у него удивительный талант — устроить все наилучшим образом, это надо признать. Я тоже буду на корабле. Так что пусть Нельсон смело выставляет себя дураком. Лев прибудет на острова. Но эскадру надо формировать обязательно на юге, иначе Бонапарт почувствует обман.

— На юге?! — старик закашлялся. — Нельсон должен пропустить французскую эскадру через Гибралтар и не заметить ее? Вот уж тут ваш Бонапарт должен почувствовать что-то неладное!

— Он сразу сказал, что если формировать эскадру на западном побережье — нарвемся на упреждающий удар. И это действительно так, не могут быть англичане такими дураками, чтобы позволить у себя под носом готовить кулак, который по этому же носу и ударит. Что до Гибралтара, то мы надеемся, что эскадры там не будет. Наша разведка будет старательно предоставлять Англии дезинформацию о собирающейся эскадре на западе. Но не в одном месте. В назначенный час, в туманную погоду множество кораблей с десантом выйдут в море, чтобы встретиться уже в пути.

— Я не слишком сведущ в военном деле, а особенно во всем, что связано с флотом, но мне эта затея кажется бредовой! — старик снова закашлял от возмущения. — Риск огромен! Если Нельсон поверит, то газеты его просто разорвут!

— На это мне наплевать, мне главное, чтобы Бонапарт поверил, что Нельсон поверил в нашу ложь, — сухо заметил Колиньи. — Что нам до газетчиков? Нельсон один из охотников, и дурацкая повязка на глаз не делает его особенным. Или пусть выходит из игры и служит своей короне, или пусть засунет в карман свою адмиралтейскую репутацию.

— Ну, это не вам решать!

— Прошу прощения, но вы знаете, как высока ставка! Лев стоит десятка таких нельсонов, если не сотни. Кроме того, это не все. Бонапарт одобрил мое предложение о дезинформации, но он не был бы собой, если бы не придумал лучше. Флот пойдет на Мальту и захватит чертов островок. После того, как остров Корфу стал французским, англичане не могут быть спокойны за восточное Средиземноморье. Если Бонапарт вторгнется в Египет или в Турцию, колониальные товары пойдут во Францию широким потоком, а вот это вашим газетчикам точно не понравится. Лондон неплохо греет руки на блокаде Франции, не так ли?

— Это другое дело... — помолчав, согласился незнакомец. — Так бы сразу и сказали. Значит, выйдет так: Нельсон раскусил обман и встал с флотом в Гибралтаре. Потом получил новости о захвате Мальты, погнался за Бонапартом на восток... И оказался в дураках, когда Бонапарт вернулся вдоль побережья и выскользнул в Атлантику. Смело, в духе покорителя Италии. А знаете, такой план и без нашей помощи мог бы сработать. В Лондоне многие капиталы требуют сдержать Францию не только на западе и востоке, но и на юге.

— Капиталы! — Колиньи хмыкнул. — Будет о них. Поговорим о моей награде. Я хочу Пчелу.

— Пчелу, которая невесть как оказалась у Бонапарта? Вам известны ее свойства?

— Нет. — Колиньи посмотрел старику в выцветшие глаза. — Но я готов отдать за нее Леопарда. Я устал скакать и драться. А Пчела... Считайте, что хочу оставить ее на память о друге. Заодно и узнаем, что она умеет, я ведь вас никогда не подводил. Как и вы меня.

— Это верно, — кивнул старик. — Хорошо, я обещаю вам Пчелу. Ротшильды не будут возражать, их больше интересует Кролик. Банкиры, что тут добавить. Но я могу сообщить в Лондон, что эскадра скоро будет собираться на юге?

— Наполеон уже отдал все необходимые указания. Солдат в экспедиционный корпус отбирает лично, у него феноменальная память. Так что можете сообщить, что эскадра уже собирается.

— Прыток ваш генерал! — Теперь старик, кажется, улыбался. — Значит, мнение Барраса его уже не интересует?

— Он даже поговорить с ним отправил меня, нашел более важные дела! — рассмеялся Колиньи, открывая дверцу кареты. — Итак, Пчела! Прощайте!

Он выпрыгнул на ходу, быстро огляделся и скрылся в тихом парижском дворике. Добравшись спустя час до дома, Колиньи получил от слуги только что полученный запечатанный конверт. Он вскрыл его на ходу, но, едва увидев почерк, закрылся в спальне. Этого просто не могло быть, но это было: письмо от мертвеца.

2

Париж, январь 1798 года

Это событие произошло за несколько недель до разговора Колиньи с Баррасом. Наполеон Бонапарт, прославленный полководец, герой Республики, вернулся домой, в особняк Жозефины. Поцеловав жену, он, сдерживая раздражение, выразил желание побыть одному. Не Жозефина служила причиной его нервозности, это Наполеон знал точно, но порой даже с этой женщиной, которую он искренне полюбил, было трудно разговаривать.

— Проклятые парижане! — воскликнул он, входя в кабинет и расстегивая мундир. Сердце так и колотилось. — Сегодня они носят тебя на руках, завтра будут плевать в спину, послезавтра стрелять, и тоже в спину! Но самое главное — они хотят, чтобы я всерьез ко всему этому относился и радовался сейчас вместе с ними! Да мне плевать на отношение толпы, и как разумный человек может поступать еще?

Генерал отказывался от участия почти во всех приемах, посвященных ему, предпочитая сосредоточиться на делах. Но это не всегда давалось легко. Чертова нервозность! Он искал причины и находил их множество: беспечные парижане, тупые служаки, вороватые интенданты и насквозь лживые политики. И все же истинная причина была в чем-то еще. Но в чем? Сосредоточиться во время приступов ярости помогала лишь верная Пчела. Вот и теперь Наполеон сунул руку под рубашку и, с некоторым раздражением отодвинув пальцем Льва от груди, сжал трудолюбивое насекомое в кулаке. Сердце забилось ровнее, мысли обрели порядок. Другой рукой он проверил внутренний карман: на месте ли Кролик? Эту фигурку он надевал редко, зная о ее свойствах, но и оставить в доме не рисковал. Даже Кролик, не самый мощный из имевшихся у него предметов, стоил иной страны. В дверь постучали.

— Войдите! — уже спокойным голосом отозвался Бонапарт, по стуку узнав адъютанта. Теперь он мог заняться делами, это тоже хорошо успокаивало.

— Мой генерал, часовые задержали на заднем дворе странного человека, — лейтенант немного замялся. — Не француз, кажется — араб или индус. Он передал для вас записку, и я решился...

— Давайте быстрее, Моле!

Наполеон схватил листок бумаги и порывисто развернул. Писавший имел весьма приблизительное представление о французской грамматике и генерал не сразу смог разобрать: «Пчела, Лев, Кто Еще Дальше?».

— Чушь какая-то... — осторожно сказал Моле. — Но вы приказывали докладывать обо всех происшествиях, связанных с домом и мадам Жозефиной лично вам, и я...

— Все в порядке. Обыскать и провести ко мне, только постарайтесь, чтобы посетителя никто не видел, — Наполеон быстро застегивал пуговицы. — Часовым, что его задержали, прикажите молчать. Стойте! И именно их поставьте за дверями кабинета!

Бонапарт сел за стол, выдвинул ящик и проверил пару заряженных пистолетов. Он хорошо помнил тот далекий день, когда высокий араб ни с того, ни с сего одарил его Пчелой. Но откуда он знает про Льва? И что значит «Кто Еще Дальше»? Кролик? При чем здесь эта слабая, малополезная фигурка... Скорее всего, речь о другом предмете.

— А вот это интересно! — успел вслух сказать Бонапарт перед тем, как дверь отворилась и часовые ввели араба.

Наполеон узнал его сразу. Высокий, тощий, с вытянутым лицом и короткой бородкой, он улыбнулся генералу, как старому доброму приятелю.

— Оставьте нас! — тут же приказал Бонапарт часовым и те проворно прикрыли за собой двери. — Не будем тратить время на восточные танцы. Чем обязан вашему визиту, и кто вы такой вообще?

— Вы меня помните, — улыбнулся араб. — Меня зовут Имад. Просто Имад. Знаете, у вас хорошие солдаты — сильные, но немного грубые. Не позволите ли присесть, мсье генерал Наполеон Бонапарт? Разговор может получиться долгим.

— Садитесь! — хозяин кабинета только сейчас заметил, что араба слегка помяли при задержании. — И если вам не трудно, начните с самого начала. Зачем вы отдали мне Пчелу? Надеюсь, не надеетесь получить обратно?

— Сейчас, сейчас... — прихрамывая, Имад добрался до кресла. — Не торопитесь сердиться, мой генерал. На Востоке говорят: «Гнев плохой советчик». А вы, как я успел услышать, славитесь крутым нравом? Часто гневаетесь, да?

— Будьте любезны отвечать на мои вопросы! — холодно произнес Бонапарт. Снова захотелось сжать Пчелу в кулаке. — Я не намерен тратить на вас много времени. У меня есть дела, а с вами могут поговорить люди, которые специально обучены для таких разговоров.

— О, под хорошей пыткой я скажу все! — заверил его араб, пытаясь устроиться удобнее. Сидеть он, кажется, больше привык на коврике, поджав ноги. — Но зачем много знать чужим людям, генерал? Будем друзьями, и я вам расскажу все, что вы хотите знать, и еще кое-что интересное.

— Так начинайте!

— Даже чаю не предложите? — все еще кокетничал Имад. — Хотя я слышал, вы предпочитаете кофе. Теперь во Франции мало хорошего кофе — султан неохотно торгует с европейцами, а англичане и вовсе объявили вам блокаду. Беда! К хорошему быстро привыкаешь. Я вот попробовал сахар, и теперь немного тоскую по нему. Но его везут из Вест-Индии, а Франция слишком слаба, чтобы бороться с Англией на море...

— Вы издеваться надо мной вздумали? — Голос Бонапарта задрожал, рука потянулась к ящику с пистолетами. — Я не намерен шутить, повторяю в последний раз!

— Не шутить — так не шутить, — закивал Имад, изображая на лице испуг. — Какие шутки? У нас очень серьезные дела. Хорошо, генерал, я начну. Вы уже немало знаете о неких волшебных предметах, не так ли? Так вот, людям они известны издревле. И во времена фараонов люди сражались за предметы, и до них. Вот, кстати, у фараонов был один предмет... Их почитали как богов, вы знаете? С богом не спорят. Если бог скажет: умри, человек умирает. Бог имеет беспредельную власть. Фараоны, живые боги, имели такую власть над людьми. Но даже беспредельной власти иногда мало, чтобы стать настоящим Живым Богом. Их власть недалеко выходила за пределы Египта. Да и как можно стать Живым Богом, не обладая бессмертием? Фараоны были всевластны, но смертны, и что же тогда отличало их по-настоящему от других смертных? Лишь короткая прижизненная власть. Этого мало, чтобы стать Живым Богом.

— Я читал о Древнем Египте, — генерал всем своим видом предлагал Имаду говорить быстрее, по существу. — Давайте я буду вам задавать вопросы, так легче. Откуда у вас Пчела?

— Так я к тому и веду! — Имад машинально попытался поджать ноги, не сумел и рассмеялся. — Никогда не привыкну! Мой прадед, мой дед, мой отец, а потом мой покойный брат и я были членами древнего суфийского ордена. Может быть, наше братство и моложе фараонов, но Искандера Македонского мы помним. Лев! Он обладал предметом, серебристой фигуркой Льва, и никто не мог остановить его воинов, когда их вел Искандер. Но этого оказалось мало... Все его завоевания после смерти хозяина достались другим. Зачем же он воевал? В чем смысл его походов и подвигов? Но вы сердитесь, мой генерал, думаете, что я снова отвлекаюсь. Нет, все, что я говорю, очень важно для вас. Искандер велел нести свой гроб, высунув его руки наружу, чтобы показать пустые ладони. Все полагают, что он сделал это в назидание: ничего, мол, на тот свет не унесешь, хоть весь мир завоюй. Это, конечно, верно и мудро. Но Искандер дал сигнал другим людям, их называют охотниками за предметами. Они кружили вокруг него всю жизнь, пытаясь добраться до Льва. И после смерти он посмеялся над ними: мои руки пусты, вы опоздали. Так бывает часто, мой генерал. Охотники, пытаясь отобрать у хозяина предмет, больше всего боятся, что предмет, и вся его сила, достанутся другим охотникам, которым они ненароком помогут. Охотники ведут вечную борьбу, предметы переходят из рук в руки, так создается человеческая история. Таков ее скрытый смысл.

Генерал немного расслабился. Наконец-то араб хотя бы близко подошел к интересующим его вопросам. Понимая, что подгонять восточного человека бесполезно, он пододвинул к себе папки с бумагами, и стал просматривать доклады, быстро делая пометки.

— Это хорошо, — кивнул Имад. — Дел срочных много, а слушать в то же время меня, я уверен, вы сумеете. Так вот братство, членом которого я... Можно сказать — состоял, это братство хранило предмет фараонов. Ту фигурку, что делала фараонов богами в глазах людей. Если вам интересно, предмет попал к суфиям почти случайно, после смерти Пророка. Вот тогда бывшие охотники и поклялись, что больше этот предмет не будет принадлежать никому из людей, потому что Мохаммад — последний Пророк! Они надежно укрыли ее, и не рассказали никому о том, что это за предмет, и какое животное изображает фигурка. Столетия братство хранило ее в подземелье, заставив людей забыть даже о том, что это подземелье существует. Многие умерли не своей смертью ради того, чтобы тайна осталась тайной навсегда. Только высшие члены ордена знали, где находится предмет, но и они не ходили к нему, не брали его в руки.

Но были и другие среди суфиев... Существует древнее пророчество о приходе Махди. Его тоже постарались уничтожить, забыть, но не получилось. Пророчество гласит, что Махди исполнит свою миссию, если сможет получить три предмета, которые и сделают его Живым Богом на Земле. Не пророком Аллаха, но наместником. Навсегда. И тогда исчезнут войны, и упокоится земля в вечном мире, к которому Махди приведет людей своей властью.

— Что за предметы? — буркнул Бонапарт, которого несколько раздражал тон Имада. — И когда я услышу хоть что-то о Пчеле?

— Жаль, что чая нет... — сказал араб, не дождался ответа и продолжил: — Пчела пришла к суфиям раньше. Ее принесли наши друзья с севера, из Европы, когда не смогли тут больше жить. Это другая история. Знайте только, мой генерал, что вам принадлежит Пчела Меровингов. Да-да, ваши древние короли владели ей после римлян, и Пчела позволяла им все предусмотреть, все успеть. Пчела-труженица, Пчела-строительница. Она помогала и нашему ордену. Но в том самом пророчестве, о котором я упомянул, было сказано и о Пчеле. Чтобы облегчить Махди путь к исполнению своего предназначения, следовало передать ему Пчелу. Ибо согласно пророчеству, Пчела приведет своего истинного обладателя к трем предметам Живого Бога.

Оторвавшись от бумаг, Бонапарт пристального разглядывал араба. Он не был похож на фанатика, или иного несерьезного человека. Генерал не верил ни в бога, ни в черта, но раньше он бы не поверил и в легенду о волшебных фигурках. Однако вот они, висят у него на груди. Фигурки это нечто, пока не известное науке, но вполне материальное. Отдать их профессорам, и за хорошую премию они в них, скорее всего, разберутся. Просто делать этого пока ни в коем случае не следует. А вот древние пророчества, Махди какой-то, суфии... Во все это Наполеон не верил.

«Этот плут чего-то хочет от меня. И не договаривает самого главного. Но, кажется, что-то знает, — решил генерал. — Попробуем хоть немного ускорить процесс».

— Часовой! — крикнул Бонапарт, отметив, что Имад немного испугался. В дверь просунулось усатое лицо гренадера. — Передайте мадам Жозефине, чтобы прислала сюда чай, и что там еще полагается. Поднос занесите сами.

— Вот спасибо! — обрадовался араб. — Всегда лучше разговаривать по-дружески.

— Я спросил о трех предметах. Вы не ответили. Догадываюсь, что это... — Наполеон бросил взгляд на записку, переданную от Имада. — Пчела, Лев, и что там еще?

— Три предмета Махди! Нет, мой генерал, Пчела — не предмет Махди, она лишь его верная помощница и служанка. Пчела поможет Махди получить три предмета. Один у вас уже есть. Это Лев, и война, которую вы выиграли, верно говорит: Лев у вас. Даже не пытайтесь это отрицать! — Имад хитро улыбнулся. — Я верил в приход Махди. Пророчество, которое хранили и мой прадед, и дед, и отец, и брат, указывало, где и когда он родится. Все было записано шифром, чтобы слуги шайтана не могли убить Махди, но мы разгадали его. И время, и место, все было написано на небе! Когда звезды и планеты пришли в нужное положение, нам стало ясно, что Махди родился на Корсике. Нелегко было отыскать вас, мой генерал. Еще труднее — похитить Пчелу! Я заплатил за нее смертью брата. Нам нет дороги назад, в орден — мне и тем, кто поверил мне. Но я многие годы сомневался, не спал ночами, страдал — что, если бы мы ошиблись, что, если бы пророчество лгало? И только теперь, когда Пчела привела вас ко Льву, и первый предмет у вас, я могу сказать: прости, что сомневался в тебе, Махди, и будь моим повелителем!

С этими словами Имад повалился на колени и с отчетливым звуком ткнулся лбом в паркет. В этом положении и застал его вошедший гренадер, который едва не выронил поднос с чайником, чашками и булочками. На лице крепкого, но недалекого парня отразилось мучительное желание пнуть сапогом по заду этого странного араба. Охрана обожала своего генерала, и не любила странных людей рядом с ним. Странность — всегда опасность.

— Поставьте поднос на стол! — приказал Бонапарт, едва сдерживая улыбку. — А вы, милейший, вернитесь в кресло. И не забывайте, что мы во Франции, а тут не стоит поворачиваться даже спиной к двери, а не то, что задом. Итак, — продолжил он, уже откровенно улыбаясь, когда часовой вышел, — я, по-вашему, Махди? Я слышал, это слово означает нечто другое. Но для вас я — Живой Бог, не так ли?

— Еще нет... — Имад, несколько смущенный, вернулся в кресло. — То есть для меня, мой господин — да, ты Живой Бог! Но нужно получить еще два предмета. Тогда мир будет принадлежать тебе во веки веков!

— И тебе, надо полагать... — пробормотал Бонапарт, решив тоже перейти «на ты». В конце концов, Живой Бог никого «на вы» называть не обязан. — Так не тяни же, мой слуга, скажи, наконец, что это за предметы!

— Это предмет фараонов, — несколько удивленно сообщил Имад. — Мы называем его Предмет предметов. Я думал, Махди, ты догадался.

— Что это за предмет и где он хранится, дьявол тебя забери! — вскричал генерал. — Я, Махди, приказываю тебе отвечать четко и полно!

— Я не знаю, клянусь! — Имад хотел было снова упасть перед повелителем, но был остановлен жестом Бонапарта. — Но я знаю, приблизительно знаю, где он находится. В древних подземельях фараонов, прямо под великим Сфинксом!

— Час от часу не легче! — Наполеон посмотрел на часы. Мерзкий араб все же отнял у него много времени. — Так, это один предмет. Еще один остался. Какой?

— Саламандра! — выпалил Имад, почувствовав, что терпение генерала в этот раз и правда, иссякло. — Махди, разве не чувствуешь ты, как порой гнев овладевает твоим сердцем? Ты носишь на себе предметы, постоянно, потому что не можешь никому доверять. Это верно, но от предметов приходят болезни. У всех они проявляются по-разному — у кого-то слабостью, у кого-то нестерпимой головной болью, у кого-то гневом. Это лишь начало, потом будут припадки... Есть способ избавиться от этого — заполучить Саламандру!

— И она, конечно, тоже лежит в каком-то сказочном подземелье в далекой стране? — пробурчал Бонапарт, припоминая, что слышал об этом несуществующем животном, якобы живущем в огне.

— Саламандра не только исцелит Махди от болезни, Саламандра даст ему неуязвимость, бессмертие! — быстро проговорил араб, а потом залпом допил чай. На лбу его выступили капли пота, и генерал понял, что теперь они говорят о самом важном. — Ты должен поверить мне, Махди! Я не пришел бы к тебе только с известием о Предмете предметов, ведь я знаю, как ты недоверчив, а я, ничтожный, так мало могу тебе сообщить! Но позавчера я получил вести с моей родины. Там появилась женщина из Европы, красивая и бессмертная. Она увлекает мужчин, проникает в их дом, крадет драгоценности. Ее убивали уже дважды, но она воскресала к утру! Такие же слухи получили мои братья из Турции, откуда она приехала. Эта женщина обладает Саламандрой, Махди, другого ответа нет! И она тоже в Египте. Это удача, мой повелитель, это судьба.

— Я не верю в судьбу, а уж в восточные сказки и подавно! — Бонапарт достал из ящика стола папку с бумагами и картами. — В любом случае, Египет далеко, а христиан там не любят. Пусть твои люди схватят эту мадам, или как ее называть, пусть заберут у нее Саламандру и пришлют в Париж...

Все, что говорил Имад, выглядело полной чушью. Все, кроме одного: приступы гнева становились все чаще и это было как-то связано с тремя предметами, которые Наполеон носил при себе. Пока у него имелась только Пчела, такого не было. Но Лев, прекрасный Лев, который помогал спасать армию от неминуемого поражения, висел на шее невыносимым грузом. Да еще Кролик! Даже от него генерал не хотел отказываться. Несколько раз в Италии эта вроде бы безделушка помогла ему не только приятно провести время, но и выведать кое-какие подробности политики на полуострове. Неужели эти предметы, такие прекрасные, такие полезные для дела, убивают его? Ах, если бы Саламандра и правда существовала — за ней стоило бы отправиться на край света.

В папке, которую он взял, хранились отвергнутые варианты борьбы с Англией. Имелся здесь и план вторжения в страну пирамид. Совсем краткий план, не проработанный в деталях, но все-таки план. Египет находился под властью мамелюков, касты воинов, державших в страхе и нищете остальное население страны. Формально Египет принадлежал турецкому султану, но мамелюки давно вели себя слишком самостоятельно, и напуганная появлением армии почти у своих границ, Турция, по всей вероятности, не рискнула бы вмешаться. Тем не менее, план был отвергнут — война в исламской стране была чрезвычайно рискованной, а барышей сулила немного. Слишком далеки были от Египта владения главного врага — Англии.

— Эту женщину не так-то просто взять, — искренне вздохнул Имад. — Она свела с ума одного из влиятельных мамелюков, добраться до нее нельзя. Кроме того, как мне сообщают, она дьявольски хитра и осторожна. У меня немного людей в Египте, которым я мог бы доверять... И никого, кому я доверил бы Саламандру, предназначенную для моего Махди! Но у тебя, Махди, в подчинении миллионы! Им тоже нельзя доверять, никому, но с их помощью ты мог бы прийти на восток сам, чтобы забрать все, что принадлежит тебе по праву. Лев сделал непобедимой твою армию, Саламандра даст тебе здоровье и бессмертие, а Предмет предметов сделает тебя богом в глазах людей. Но все три предмета вместе сделают тебя Живым Богом, вечным, победоносным и всевластным. Я лишь твой скромный раб, я могу лишь помочь отыскать ее в большой стране, эту Жину Бочети.

— Джину Бочетти? — встрепенулся Бонапарт, отрываясь от карты Египта. — Джина Бочетти мертва, как мне ска­зали.

— Она может умирать и воскресать тысячи раз! — Имад, почувствовав интерес генерала, осторожно встал на колени. — Да, не Жина, Джина!

«Сошедшая с ума наймитка Колиньи? — Генерал не знал, что и думать. Если его дурачат, то по-детски наивно. — Допустим, Колиньи, продажный лис, солгал мне, и она жива. Допустим, она работает и с этим Имадом, та еще штучка. Хорошо, если самостоятельно, а если нет — то и Колиньи в сговоре. Но с какой целью этот сумасшедший араб пришел ко мне? Нет, на Колиньи не похоже. Да и для Бочетти выдумка глуповата. Постой-ка... Тогда, в Италии, когда нашли логово Колиньи, гусары обнаружили тело убитой женщины, и отвезли ее к ближайшей церкви. Вот про ту женщину Колиньи и сказал, что это Бочетти, Остужев пристрелил ее в припадке ревности. Темная история, да было уже не до Бочетти...»

Наполеон, не стесняясь притихшего Имада, сунул руку за пазуху и зажал в кулаке Пчелу. В такие моменты память его становилась действительно феноменальной.

«Командовал гусарами Бернар, погиб в стычке с мародерами. Был Дюбо, я его повысил и отправил в Вандею, там нужен свой человек. Лорен! Светловолосый, среднего роста, шрам на левой щеке, я видел его буквально позавчера...»

— Часовой! — крикнул Бонапарт, перепугав притихшего араба. — Немедленно отыщите мне Лорена, гусар, шрам на левой щеке, сейчас в Париже... Уточните у Мюрата, он должен помнить его! И сейчас же этого Лорена ко мне! Стой, это еще не все. Возьмите этого мсье под стражу. Однако обращайтесь пока с ним... как предписывает устав.

Имада увели. Генерал прошелся по кабинету, продолжая размышлять. Пока в происходившем не было логики, исправить картину мог один факт: Джина Бочетти жива и обладает чудесной фигуркой, которая и правда способна избавить Наполеона от приближавшейся болезни. Более того, эта Саламандра и в самом деле способна спасти жизнь! Осталось получить подтверждения от Лорена, а потом и тех, кто был с ним, что они и в самом деле нашли труп Бочетти, а потом, используя немногочисленную французскую агентуру на востоке, проверить информацию Имада насчет пребывания авантюристки в Египте.

— И конечно, нужно еще раз проверить Колиньи... — вслух сказал Бонапарт, остановившись у окна. — Полезный человек, но не пора ли его повесить? Он много знает, но мало говорит. Решать придется ему самому.

3

Париж, март 1798 года

Когда солдаты пришли за Колиньи, он мог просто сбежать. Фигурку Леопарда он вешал на спинку кровати, чтобы немного отдохнуть от вредоносного действия предмета ночью. Еще только заслышав грохот сапог, он быстро накинул крепкий шнурок на шею и почувствовал приятное покалывание в том месте, где серебристый металл коснулся груди. Ничего не стоило со звериной ловкостью выпрыгнуть в окно, на лету зацепиться за карниз, дотянуться до водосточной трубы... Но Колиньи не сделал этого.

Затем он мог перебить конвой. Что такое шестеро гренадеров и их немолодой, полный командир для обладателя Леопарда? Да что там перебить! Жерар Колиньи (как он уже много лет всем представлялся) мог просто раскидать их, не забирая жизни, и умчаться в ночь, в паутину парижских улочек. Но он шел и думал: на что надеялся Бонапарт, вот так посылая за ним? На побег, сопротивление? И всем нутром своим, не с помощью Леопарда, а именно нутром почувствовал, как сразу несколько таящихся в темноте стрелков держат его на прицеле. Нет, не уйти. Бонапарт рассуждал так: если Колиньи не доверится ему всецело, то и живой он будет не нужен. И Колиньи доверился.

— Счастлив, что вы пришли! — приветствовал генерал своего негласного помощника, отпустив конвой. — Простите, что поднял вас из постели, но дело показалось мне срочным.

— Вот как? А я уж подумал, что арестован! — Колиньи, как мог, спокойно улыбнулся. Выбраться отсюда, из ставки Бонапарта, он не смог бы даже ценой жизни хозяина. — Что же это за дело? Какие-то неожиданные новости?

— Вы как всегда догадливы! — весело воскликнул Наполеон. — Новости, из Египта. Вот, читайте сами!

Колиньи прошиб холодный пот. Принимая бумаги, он уже знал, что там увидит. Но как, каким образом? В Египте у Франции едва ли с полдесятка завербованных торгашей, да и тем нельзя доверять. Как они могли что-то выяснить? Значит, генерал подключил все агентурные силы на Востоке, но тогда получается, что он знал, кого ищет.

Из сводного донесения следовало, что в Египте, в доме богатого мамелюка Абу-Бакара проживает дама, как две капли воды похожая на Джину Бочетти, погибшую во время Итальянской кампании. Более того, авантюристка не стесняется так себя называть, даже несмотря на то, что приняла ислам и получила имя Фатима. Дальнейшие подробности — особенности поведения, положение в гареме, отношения с хозяином, за которого она так и не вышла замуж, Колиньи уже не интересовали. Он дрожащей рукой положил бумаги на стол хозяину.

— Что думаете по этому поводу? — Бонапарт смотрел весело, даже как-то добродушно. — Зачем какой-то самозванке присваивать имя покойной Джины? Мы с вами оба были весьма близко с ней знакомы. Особенно, конечно, вы. Все же она была вашим агентом, даже у меня в постели.

— Была, — кивнул Колиньи, — но только до того момента, как оказалась в вашей постели, генерал.

Корсиканец мгновенно посуровел и сердито засопел.

— Я объяснюсь! — опередил его гость. — Джина влюбилась в вас. Взяла и влюбилась, чего прежде с ней не бывало. Тогда я и потерял над ней всякий контроль. И это важно, только... Об этом потом. Когда-то мне представили ее как «Кошку». Прозвище Джина получила за то, что выживала в любой ситуации. Она якшалась с разбойниками, в северной Италии, в горах. И каждый раз, когда члены шайки были уверены, что Джина мертва — имя это ее настоящее, в отличие от фамилии — каждый раз она появлялась живой и невредимой.

— И вас это не удивляло, Колиньи? — в глазах Наполеона читалось недоверие.

— Вы же видели ее глаза, черт возьми! — Колиньи не выдержал, и заходил по кабинету. — Теперь я знаю, в чем дело: она носила линзы, вот глаза и были одного цвета. Оказывается, можно сделать такие штуки из рыбьего клея и чего-то еще, я сам тут навел некоторые справки... Способ сменить цвет глаз, воровская уловка против ищеек. А я-то думал, что ей просто всегда везет... Я удивлялся ее бесстрашию!

— Саламандра... — прошептал Бонапарт.

— Да, такой предмет существует. И, по всей видимости, он у нее... Она сама сообщила, — Колиньи без спроса сел. — Клянусь, мсье, я видел ее мертвое тело, сам!

— И Лорен видел, и его товарищи, — кивнул генерал. — Так вы уверены, что в Египте сейчас именно Джина Бочетти?

— Она прислала мне письмо, пару месяцев назад. Я не ответил. Потом пришло еще одно, а вчера третье, последнее, как она обещала. Почерк я не спутаю, мой генерал... — Колиньи вдруг понял, что ему искренне стыдно. — Она писала, что по-прежнему любит вас и мечтает увидеться. Просила передать письмо вам. Я не сделал этого, потому что... — он глубоко вдохнул и выдохнул: — Джине нельзя верить. И я не хотел, чтобы вы позволили ей вернуться. Она просила о гарантиях безопасности.

«Нет, не только потому, что Джине нельзя доверять, ты не хотел, чтобы она вернулась!» — прочел Колиньи в глазах генерала.

— Колиньи, я простил вас в Италии, и мы заключили некий договор. С вашей стороны требовалось, по сути, одно: полная откровенность. — Теперь встал Бонапарт и, спокойно повернувшись спиной к гостю, прошел к окну. — Вы клялись, что хотите быть моим другом, что желаете связать свою судьбу с моей. И что же я узнаю? Вы тайно встречаетесь с агентами английской разведки. Это по данным моих людей, но я-то знаю, что, скорее всего это даже не английская разведка, а кое-кто посерьезнее. За одно это вас следовало бы расстрелять. Мало того, вы еще утаили от меня эти письма! Хуже: вы утаили от меня Саламандру. Но, может быть, от кого-то не утаили?

Колиньи обхватил голову руками. Нет, он не сообщил своим друзьям за Ла-Маншем о Саламандре. Решил оставить ее для себя, сыграть в одиночку. Прочтя письма Бочетти, охотник за предметами убедился, что она и правда всерьез любит молодого генерала. А если так, обязательно придет мстить за его смерть. Слишком хорошо Колиньи знал ее характер, чтобы сомневаться в этом. И вот тогда, уже имея обещанную ему Пчелу, он рассчитывал устроить ловушку женщине, которую и сам как-то незаметно успел полюбить. Той женщине, которая теперь буквально сходила с ума от любви к другому.

— Нет, — наконец признался он. — Я никому не говорил о Саламандре, а письма сжег. Я хотел получить ее сам. Простите меня.

— Зачем мне вас прощать? — не оборачиваясь, спросил Бонапарт. — Вы не сказали мне даже, что предметы несут в себе угрозу для здоровья. Уж это и правда, подло, Колиньи. В первый раз вы были разоблаченным шпионом. Теперь вы предали меня, это совсем другое дело.

— Я прошу вас... — Колиньи искренне хотел прощения. План заманивания генерала в Ирландию с каждым днем нравился ему все меньше. Лев на шее у Наполеона, или что-то другое делало предательство отвратительным. Теперь, когда жизнь Жерара Колиньи висела на волоске, ему странным образом стало легче. — Мой генерал, вы не должны идти с эскадрой в Ирландию! Это ловушка.

— Вовремя же вы мне об этом сообщаете! — Наполеон коротко хохотнул. — Это, положим, я знал с самого начала. Вместе со Львом оказаться запертым на Британских островах — хорош бы я был, согласись на такую глупость!

— Я действительно хочу стать вашим другом, — проговорил авантюрист. — Я был очарован вами, когда давал клятву. А потом предал, потому что стал ненавидеть вас за ваши успехи и расчетливость... Я получил Леопарда, вы знаете, но всегда оставался тем, кем был — просто опасным головорезом и шпионом. Вы другое дело, вы — великий человек. Вы достойны предметов.

— Тогда отдайте мне вашего Леопарда! — По-прежнему не оборачиваясь, Наполеон вытянул руку ладонью вверх. — Отдайте предмет достойному.

Не медля, Колиньи снял с шеи шнурок с фигуркой и вложил его в руку генерала. Тот сжал кулак и прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям.

— Будто я стал гибок, прыгуч... Знаете, Колиньи, я ведь сейчас могу забить вас до смерти голыми руками. Приятное чувство.

— Я знаю, — кивнул предатель. — Я же напротив, после стольких лет чувствую себя совершенно беспомощным.

— Вам это полезно, Жерар! Скажите, что будет делать Нельсон, когда узнает, что наш флот захватил Мальту?

— Как и предполагалось: Нельсон как бы поверит, что вы идете на восток и кинется через Средиземное море к Мальте. Ваш флот по плану должен разминуться с англичанами ближе к побережью Франции, и первым успеть к Гибрал­тару.

— К черту ваши планы! — Наполеон, наконец, повернулся к собеседнику и сверкнул глазами. — Все будет по моему плану. И вы мне поможете запутать Нельсона окончательно.

— Да, мой генерал! — Колиньи вытянулся во фрунт.

— Идите отдыхать. И подумайте, что вы еще могли бы мне рассказать. Жду вас завтра. — Генерал дождался, пока Колиньи возьмется за дверную ручку и добавил: — Осторожнее на ночных улицах, мой друг! Теперь вы просто прохожий.

Он вышел в коридор вслед за собеседником и поманил к себе дремавшего в кресле адъютанта.

— Доставьте ко мне того араба, Имада. И позаботьтесь, чтобы к его приходу был подан чай на двоих. Как-нибудь... По-восточному. Со сладостями, что ли, не знаю! Пусть разберутся и все сделают!

Бонапарт захлопнул дверь, прислонился к ней и, засунув руку за пазуху, выбросил поверх мундира прочные кожаные ремешки, на которых носил Пчелу и Льва. Теперь он знал точно: предметы злы, это они убивают его, изматывают нервы. Но знал и другое — есть средство спасения!

— А если Саламандра существует, то плут Имад, может быть, не врет и о Предмете предметов? — прошептал он. — Живой Бог, бессмертный повелитель мира! Вряд ли я Махди, но навести порядок на нашей планете — самое время. Величайший полководец, завоевавший весь мир и тем победивший саму войну... Если только через тысячу-другую лет я не соберусь завоевать рай или ад. Или все сразу.

Он усмехнулся своим мечтам и аккуратно вернул на место Пчелу. Пока не доставят Имада, предстояло еще о многом позаботиться.

4

Тулон, 19 мая 1798 года

Более сотни кораблей, всего за несколько дней сосредоточившиеся возле Тулона, чтобы забрать десант, пушки, лошадей, провиант и боеприпасы, вместе выходили в открытое море. Казалось, до самого горизонта лазурная гладь пестрела их парусами. Но это была далеко не вся эскадра. Из Аяччо, из Генуи, и из множества других портов отчалили, отчаливали или должны были отчалить в ближайшее время еще около трех сотен судов. Даже выполняя все меры предосторожности, собрать такой флот втайне было невозможно. На тулонских улицах каждый мальчишка знал: славный герой Республики генерал Наполеон Бонапарт провел проклятых англичан и идет завоевывать сказочный Египет, страну пирамид и древнего Сфинкса. Сомнений в этом быть просто не могло — а зачем же тогда генерал привез из Парижа столько ученых, специалистов по востоку? Эти чудаки только и болтали меж собой про пирамиды и сокровища фараонов, всякий слышал.

— Может быть, предложение учредить Институт Египта было все же лишним? — спросил Колиньи, стоя на мостике флагманского корабля рядом с Бонапартом. — Как-то уж совсем нагло вышло. В Лондоне узнали не позднее, чем через день.

— И пусть! — пожал плечами Наполеон. — Баррас был в восторге от этой идеи: «Гениально, англичане поверят в вашу выдумку!». Каков идиот. Главное, если вы меня не обманули, Нельсон ждет, что у Мальты я развернусь и гениальным маневром выскользну в Атлантику. И тогда что нам до Лондона? Они в плену иллюзий, и Париж, и Лондон. Если вы меня не обманули.

— Не дразните меня, мой генерал, — почти жалобно попросил Колиньи. — Я служу только вам. Нельсон от моих людей получит извещение, что вы идете на Стамбул. Но только когда скрыть восточное направление похода станет уже невозможно. Нельсон поймет, что я веду двойную игру и кинется ко второй возможной цели, к Александрии.

— В эскадре Нельсона нет транспортных судов, поэтому наш план сработает, я уверен! — Наполеон ободряюще похлопал помощника по плечу. — О, нашему бравому Франсуа что-то докладывают. Адмирал де Брюи! — закричал он. — Адмирал, все ли в порядке?!

— Все в полном порядке, генерал! — хмурый адмирал де Брюи, командовавший эскадрой, подошел к ним с мрачным, обветренным лицом старого моряка. — На подчиненных мне кораблях всегда все в порядке. Еще до того, как подойти к Мальте, флот полностью объединится, при любой погоде.

«А он самоуверен! — подумал Колиньи. — Весьма самоуверен. Хорошее ли это качество для моряка? Я вот, когда твердой почвы под ногами не чувствую, должен иногда помолиться».

— Я хотел поговорить с вами об этом вашем арабе! — Де Брюи поморщился. — Мсье Бонапарт, он не может относиться к французским матросам, как к своим слугам! Он всего лишь грязный араб, и никто не станет заваривать для него чай, когда ему вздумается.

— Что ж, если ваши матросы такие чистые, что не могут служить арабу, я отправлю к нему солдат, — пожал плечами Наполеон. — Занимайтесь своим делом, де Брюи, но не забудьте, что и на море я ваш начальник. Мсье Имад — мой личный помощник, такой же, как, например, мсье Колиньи.

Адмирал одарил «корсиканского выскочку», как называл его про себя, недобрым взглядом и отошел. Наполеон вдруг сунул руку в карман и вытащил из него фигурку Леопарда.

— Возьмите, мой друг. Теперь я вам верю. Верьте же и вы мне — мы оба теперь в одной лодке, в прямом и в переносном смысле. Идите, позаботьтесь о чае для нашего доброго Имада. Или кофе ему достаньте — чего ему сегодня захотелось...

Колиньи едва сдержался, чтобы не поцеловать генералу руку. Без предмета он чувствовал себя отвратительно, привыкнуть к физической беспомощности было просто невозможно. Он отошел, пошатываясь от нахлынувших чувств, а Бонапарт продолжил любоваться отплытием флота.

«Бочетти, — вспоминал он, — прекрасная итальяночка Бочетти оказалась непростой штучкой. Подумать только, я мог получить Саламандру, всего лишь протянув руку! Теперь приходится завоевывать для этого целую страну. А я тогда всего-то поиграл с девчонкой, чтобы наказать зарвавшегося Остужева. Чертов русский! Жаль, что не удалось до него добраться, выскользнул из рук, как рыба... Ну что ж, если я могу ради встречи с женщиной завоевать одну страну, то почему когда-нибудь не завоевать другую ради встречи с мужчиной?».

Он беспечно улыбнулся. Каким бы дураком не оказался в деле де Брюи, на борту корабля Нельсон атаковать Бонапарта не рискнет, ведь главное для него — Лев. Предмет не должен оказаться в морской пучине, откуда никто не сможет его достать. А значит, морское путешествие генералу ничем не грозит.

— Чертов Остужев! — с усмешкой выругался он. — Что б ты замерз в своей России! А мог бы сейчас быть со мной, на месте мерзавца Колиньи. И мы бы вместе искали Предмет предметов.

Оглавление

↑ наверх 1 из 21